Опубликован «Первый манифест футуризма»
20 февраля 1909 Франция,
Связь с другими материалами
События
17 октября 1905
Манифест 17 октября 1905 года08 мая 1990
Провозглашение независимости Эстонии1885 - 1887 годы
Третья англо-бирманская войнаДостопримечательности
Города
☓
Белый
Сепия
Ночь
«Манифест футуризма» напечатала французская газета Le Figaro, после чего этот документ взбудоражил умы всего цивилизованного мира. (К слову, до этого он раз десять публиковался в местной итальянской печати без какого-либо отклика. Но Le Figaro — другое дело.) Мир, от которого призывал отречься Маринетти, с восторгом принял это предложение: давайте, отрекайтесь! «Гоночная машина, капот которой, как огнедышащие змеи, украшают большие трубы; ревущий автомобиль, словно изрыгающий картечь, — прекраснее статуи Ники Самофракийской». Маринетти призывал воспеть человека у руля машины, подразумевая не конкретно водителя и не конкретно автомобиль, а повелителя новой эры механизмов. Столетие как шагала по миру промышленная революция, а общество признавало за машинами и механизмами исключительно утилитарные преимущества. Меж тем, облегчая людям жизнь, машины преображали и среду обитания как таковую. То есть, вторгались в культурную и общественную составляющую бытия. Люди предпочитали не замечать этого, вот машины и взбунтовались. Выразителем немого, но чрезвычайно убедительного бунта стал Маринетти. Кто он такой, Маринетти? Состоятельный бездельник. Он из адвокатской семьи. Его настоящее имя Эмилио Анджело Карло Маринетти. Его необычайная одарённость только усугубляла его лень, в чём на страницах Figaro сам он и признаётся: «Лень впереди нас родилась и, развалившись на персидских коврах, всю ночь напролёт мы спорили и спорили о крайних границах логики и марали бумагу изменчивыми знаками...» «Мы» — это компания молодых людей, издававших журнал Poesia: Умберто Боччони, Карло Каппа, Джино Северини, Джакомо Балла, Луиджи Руссоло под предводительством Маринетти. Печатный орган в те годы представлял весьма эффективный инструмент воздействия на общественное сознание, вспомним ленинскую «Искру». А еще, помните ленинское: «Верхи не могут, низы не хотят»? Правда в том, что бунты никогда не возникают «снизу». Застрельщиками выступают представители самых что ни на есть благополучных и обеспеченных кругов общества. Весьма поучительно взглянуть на здание гимназии в Нижнем Новгороде (через площадь от Кремля), где преподавал отец Ленина. Весьма пафосное было заведение. Можно вспомнить и декабристов, и князя Кропоткина, да и еще одного адвокатского отпрыска Маркса — бездельника, каких свет не видывал. Людям занятым — не до революций. Это уже потом идеи, зароненные в толпу, подхватываются и раздуваются в пламя, довольно часто пожирающее самих идеологов. Маринетти сотоварищи обращаются со словом играючи, по-хулигански, как майдановец с коктейлем Молотова. Побудительным мотивом к написанию «Манифеста» послужила автомобильная авария. Случилось это около полудни 15 октября 1908 года на улице Домодоссола в Милане. Маринетти с механиком Этторе Анджелини обкатывал новую Isotta-Fraschini (в двух кварталах на улице Монтероза находился завод этих выдающихся автомобилей). Улица прямая, как стрела, и довольно пустынная (по тем временам — окраина). И все же Маринетти не разошелся с двумя велосипедистами и улетел в канаву. Этот эпизод лёг в предисловие «Манифеста»: «И как молодые львы, мы кинулись вдогонку за смертью. Впереди в бескрайнем лиловом небе мелькала ее черная шкура с едва заметными блеклыми крестами. Небо переливалось и трепетало, и до него можно было дотронуться рукой... Мы неслись сломя голову. Из подворотен выскакивали цепные псы, и наши раскалённые колёса тут же давили их, как утюг разглаживает воротник сорочки. Прирученная смерть на каждом повороте забегала вперед и ласково протягивала мне свои костяшки, либо со скрежетом зубовным поджидала, лежа на дороге и бросая бархатистый взгляд из глубины луж... Вдруг, откуда ни возьмись, два велосипедиста. Они замаячили передо мной, как два веских противоречивых довода. Виляют по-дурацки прямо на моём пути — ни проехать, ни пройти... Вот незадача! Тьфу!.. Я резко затормозил и отвратительным образом — раз! — кувырком полетел в канаву... О, родная канава, залетел в канаву — напейся на славу! О, заводы и их сточные воды! С наслажденьем припал я к зловонной жиже, вспомнив черные сиськи моей кормилицы-негритянки!» Вслед за первым «Манифестом» вышел второй и третий. Поразительна лёгкость, с какой Маринетти обретал единомышленников повсюду. В первую очередь — в России. Давид Бурлюк, Алексей Елисеевич Кручёных, Маяковский. Завелись «кубофутуристы», «эгофутуристы» и даже «центрифугисты» (самый известный — Борис Пастернак). А все вместе — будетляне, «жители будущего». Русский манифест футуристов, «Пощёчина общественному вкусу» — почти калька с итальянского. Предлагалось сбросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. с парохода современности. (Маринетти призывал повернуть каналы и затопить музеи.) Просто ли это констатация «неизбежности крушения старья», как писал в «Автобиографии» Маяковский. Любопытно проанализировать именно «почти». Различия двух «манифестов» обусловлены различием в комплексах, коими терзаемы их авторы. У более эмоциональных итальянцев эти комплексы выпирают наружу: «каждодневные посещения музеев, библиотек и учебных заведений... для людей искусства так же вредны, как затянувшийся надзор со стороны родителей». (Папа Маринетти — видный юрист, а у самого — квартира в центре Милана и Isotta-Fraschini.) С нашими сложнее, они преимущественно нищи, как церковные мыши. Маяковский спит на Сретенском бульваре, укрывшись газетами. Какие тут могут быть комплексы? А вот, к примеру, из русского «Манифеста»: «Всем этим Максимам Горьким, Куприным, Блокам, Сологубам, Аверченко, Чёрным, Кузминым, Буниным и проч. и проч. — нужна лишь дача на реке». Сколько бы Маяковский публично не осуждал желание дачи, это желание подспудно сидело и в нём. Автомобиль, что характерно, волновал и нищих русских футуристов. «Бак моего завинченного сердца наполнен вспыльчивым, как меняльная лавка бензином...» — выражался Кручёных, «футуристический иезуит слова», как окрестил его Маяковский. У самого Маяковского связь с автомобилями окажется прочнее и разнообразнее. Одно из ранних стихотворений, 1913 года, называлось «В авто». Кося от фронта, поэт устраивается в Учебную автороту в Санкт-Петербурге. Это было, как известно, первое на Руси заведение, занимавшееся исследованием конструкций автомобилей, испытаниями, разработкой методик подготовки военных водителей. «Ночами учусь у какого-то инженера чертить авто». Придет время, Маяковский пойдёт арестовывать начальника автороты полковника Секретева — человека, повинного лишь в том, что ему больше нравился Пушкин с Толстым, нежели Маяковский с Бурлюком. Новое вошло в клинч со старым. Хаотичная неукротимая энергия нового пересилила размеренно-рассудительное старое. Недаром между словами «футуризм» и «фашизм» часто ставят знак равенства. «Война — единственная гигиена мира», — заявлял Маринетти. Трудно отмерить в вихрях, пронёсшихся над Европой, роль автомобиля. Вдохновительную, побудительную роль. Но как повлияли вихри на автомобиль? Шагнув со стихотворных строчек-лесенок, с театральных экспериментов, с живописных абстракций, футуризм прочно поселился в эстетике автомобилей 1920-х годов. Это был удивительный эволюционный этап, когда мысль (подхлестнутая футуристами) забежала вперед технологических возможностей. Получается, вдохновленные достижениями науки и техники, отвергая старое и славя новое, футуристы оказались даже слишком будетлянами. |